Себе в оправдание я хотел бы сказать, что мне это никогда не нравилось. Разговоры о моральных аспектах моего рода деятельности, безусловно, звучали абсурдно, но, тем не менее, взлом персональных компьютеров, смартфонов, планшетов казался мне чем-то особенно гнусным. Безликие сервера государственных служб и учреждений были всего-навсего хранилищами информации, до которой я стремился и мог добраться, тогда как индивидуальные гаджеты носили оттенок личности своего владельца. Фотографии, музыка, даже сохраненные из интернета картинки персонифицировали набор микросхем, наполняя его чем-то большим, отчего, каждый раз, когда я там оказывался, мне начинало мерещиться в моих действиях нечто извращенное. Своеобразная форма вуайеризма, положим. И единственным оправданием моих этически сомнительных действий была неопровержимая необходимость, в которую верил, скорее всего, только я сам.
Сейчас это была необходимость в громком слове. Безумцы, совершившие покушение на господина президента, здорово насолили своим поступком всем мутантам, усугубив и без того наш неприятный и пугающий облик. Мне нужно было что-то кинуть на противоположную чашу весов, хотя я, безусловно, осознавал, что ничего столь же громкого мне выдать не удастся. К сожалению, самой весомой и нашумевшей частью "Знамени Свободы" было мое имя и сопряженная с ним деятельность. "Кибертеррорист Сайберфокс" - у меня почти не было сомнений в том, что мой грядущий манифест должен был прозвучать с этой платформы, вопрос оставался в том, где эту платформу разместить.
Я достаточно быстро определился с тем, что моим рупором должны стать официальные СМИ. Руководствуясь логикой последних событий и анализируя форматы изданий, я не менее быстро отобрал среди тысяч других изданий Миллениум, понадеявшись, что их новый редактор будет разделять политику предыдущего в выборе тем. Чуть сложнее мне пришлось с журналистом, но, по счастью, журнал держал не очень большой штат постоянных сотрудников, а поджимавшее время ограничило скурпулезность моего исследования. Мне понравились работы Патриции Лоуренс, я счел их объективными, а её уход из крупного издания на вольные хлеба - достаточным свидетельством внутренней смелости. Больше я о ней не знал ничего, отчего взлом её компьютера был для меня похож на проникновение в её дом, причем в тот момент, когда хозяйка находится в душе.
Как очень стыдливый вор я честно старался не подглядывать. Маленький вирус, прицепившийся к одному из стандартных писем в регулярной коммерческой рассылке мисс Лоуренс сравнительно безобидно проел очень узкую тропу в системе. С самого утра субботы, одиннадцатого июня я ждал, когда девушка откроет любую программу с возможностью ввода текста, чтобы передать очень короткую весточку: "Хочу дать вам интервью. Сайберфокс. Чтобы ответить, просто печатайте ниже".

С тех пор, как я получил в прессе новый статус, я никак не мог представить, что из себя чисто внешне представляет настоящий кибертеррорист, но все равно старался выглядеть диаметрально противоположно, что бы это ни значило. Если мои предположения о влиянии интернета на массовое сознание были хоть на десятую долю верны, то согласно подборке топовых картинок в Google, кибертеррорист должен был выглядеть либо как обычный террорист, но с ноутбуком, либо как подросток в худи с прикрытым лицом, либо китайцем. Я, к своему счастью, был избавлен от признаков любого из этих типажей, но, собираясь на крайне своеобразное свидание с мисс Лоуренс, все равно перестраховался и надел деловой костюм. Костюм был старый - его мне покупала еще бывшая жена. Вернее, его покупала Рэйчел Бер для своего супруга Дэвида Бера, на юбилей своего отца. Состоялось это славное событие более десяти лет назад, вся мода в фасонах мужских костюмов на нечто подобное уже прошла, но еще не успела начаться заново, ткани поизносились, потому как потенциальный клерк я выглядел неряшливо до неудачливости. Добрался до парка на общественном транспорте, за полчаса до назначенного времени, по пути прикупил стопку газет, в том числе по трудоустройству и делопроизводству, часть из которых спрятал в потертый портфель и понадеялся, что их количества и качества будет достаточно, чтобы создать образ - "неудача на собеседовании, снова".
Нервничал ли я, подходя к парку, который сам выбрал? Безусловно. Я все еще считал себя дилетантом, с крайне скромным опытом ведения подобных операций, к тому же подчерпнут этот опыт был преимущественно из медиасферы, то есть не совсем внушал доверие. А с учетом того, сколько людей меня ненавидели, искали и охотились... В общем, мои опасения казались мне более, чем оправданными, поэтому прежде чем положить свежий номер "Вашингтона"с сюрпризом внутри на нужную скамейку я с полчаса побродил по парку, убеждаясь в отсутствии засады или хотя бы активных скрытых камер. С последними, стоит сказать, мне было определиться проще.
После того, как я все же оставил свой "подарок" на обозначенном месте, мне следовало дождаться адресата. В запасе у меня было около ста метров, но для подстраховки я отошел примерно на пятьдесят, сел на скамейку, которая стояла чуть дальше по аллее и принялся читать. Вернее, листать газету, старательно делая вид, что заинтересован в материале внутри, хотя большая часть моего сознания уже находилась в плотной связи с одиноко лежащим в обертке из свежей печати девайсе.
Как журналистка появилась, я лично не видел, но осознал её появление по включению планшета. Мой маленький помощник среагировал на изменение фона перед камерой. Утилиту, которая бы реагировала на движение перед объективом, насколько мне известно из личного опыта, в том же Apple замышляли еще при Стиве, я просто взял её за основу для вот таких случаев. Только у меня она не запускала процесс съемки, а просто включала прибор. Я мог бы, естественно сделать это и сам, но мне нравилось минимизировать усилия. Особенно там, где это можно было сделать одной-двумя строчками в программном коде. Дальше шло окно приветствия. Я мало понимал в дизайне и принципах использования образов в нем, поэтому на стартовом экране диалоговой программы просто стояло слово: "Здравствуйте", - набранное Гельветикой. Оно повисело там несколько секунд - мне все же надо было убедиться, что планшет находится в нужных руках, и "посмотреть" на держащего через объектив. Потом запустилось диалоговое приложение. Единственное из установленных в системе. Создавая его, я воспользовался интерфейсом Skype (кража чужой интеллектуальной собственности была, пожалуй, меньшим из уже совершенных мной преступлений, а мне очень нравилось сочетание голубого цвета и обтекаемых линий), но основной особенностью программы было то, что она, на самом деле, не передавала сигналы и отличалась от текстового редактора разве что оформлением. Только я, либо кто-то еще со способностями аналогичными моим и должным уровнем подготовки, мог общаться при помощи неё с человеком, обладающим прибором. Разумеется, это требовало моего личного присутствия, но зато не приходилось кодировать канал связи и не было опасений, что по нему тебя отследят. В условиях того, что я больше жил не один - это было важной мерой безопасности. Итак, виртуальный чат на двоих человек стартовал в симпатично нарисованном аналоге "Блокнота".
- Здравствуйте, Патриция, и спасибо большое, что согласились пойти мне навстречу. Надеюсь, данный формат общения Вас не сильно смутит, а его принцип будет интуитивно понятен. Если честно, это первое интервью, которое я даю в своей жизни и был бы очень признателен, если бы Вы направляли ход нашей беседы.
Вот такой текст содержало первое возникшее в диалоге "облачко". Я надеялся, что не перемудрил и не сильно напугал своими кибернетическими штуками журналиста. В конце концов, на данный момент она являлась моим каналом связи с миром агрессивно настроенных людей.

Мне надо было быть внимательнее к самому себе. Прочитав первый вопрос Патриции я невольно начал улыбаться, а это было немного глупо со стороны - улыбаться в газетные объявления по вакансиям раздела "финансы". Но мне отчего-то живо представилось, как в какой-то момент интервью она пишет что-то вроде: "А теперь, что ты - гнусный мерзкий преступник, враг номер один всего человечества и Соединенных Штатов - Боже её храни - Америки, что ты можешь сказать в свое оправдание?" И мне стало до того грустно, что иронично смешно. Право, как человек, а вернее, мутант, который некогда утратил личность, разменяв её на набор символов, какого обращения я был достоин?
Признаюсь, я немного замялся перед этим - первым же! - ответом, отчего мой смелый интервьюер успела задать в догонку к начальным двум еще один вопрос. Господи, если бы она знала, что я опасаюсь набирать ей текст ей едва ли не больше, чем на итоговом тесте по математике в выпускном классе, она бы, наверняка, даже не улыбалась, как я, а смеялась в голос. Хотя, между делом, ничего смешного в моем страхе не было - от того, насколько правильно я смогу выразить мысль, зависело много большее, чем поступление в колледж. Мне надо было начать, в противовес общественному мнению, хоть как-то нравиться людям, а для этого надо было сначала понравиться одной симпатичной девушке. Ботаник, живший во мне со школы, уже вопил о моей обреченности, а я тем временем переводил свои человеческие измышления в комбинацию нулей и единиц, которая через пятьдесят метров правее превращалась в безжизненный машинописный текст, литера за литерой стремительно появляющийся на экране:
"Вы можете называть меня, как Вам угодно. Я верю, что Вы выше прямых или завуалированных оскорблений, а в остальном мое популярное на данный момент имя - всего лишь снятый с потолка никнейм, которым я вовсе не дорожу.
Мой выбор пал на ваше издание, потому что я счел вас достаточно объективными. Вы не побоялись подать предыдущий материал, и я смел надеяться, что политика, проводимая Миллениумом, не поменялась со сменой редактора. Понимаете, специфика любой информации, особенно печатной, такова, что её можно рассмотреть под разными углами, под разными ракурсами подать, не говоря уже об откровенном замалчивании. Мне показалось, что в публикуемых вашим журналом статьях содержится больше вопросов о моей личности, нежели навешанных на меня ярлыков. Это кажется мне объективным. И поскольку мне хочется говорить, то мне хочется, чтобы мои слова были переданы через тех, кто сможет сделать это непредвзято.
К тому же, после первой статьи о мутантах, любой материал подаваемый вами о нас приобретет наиболее широкий резонанс. Вы в центре внимания, а внимание - это то, чего я добиваюсь в том числе.
Надеюсь, что сумел передать мысль достаточно подробно.
Насчет честности - я обещаю говорить вам стопроцентную правду обо всем, кроме той информации, которая может прямо или косвенно указать на мою личность или личность моих подопечных. Надеюсь на Ваше понимание".

"Мистер Фокс" - звучало здорово. Мне сразу вспомнились шведские сказки о лисьей семье, в которой самый младший из детей не умел обманывать, за что был порицаем старшими родственниками. А теперь он будто бы повзрослел, начал говорить правду громко и открыто, обзавелся собственной семьей, стал мистером... Как же его звали? Людвиг? Льюис? Я мог бы озадачиться и переимновать себя, разумеется, но помнил только цифру четырнадцать, да и в любом случае персонаж из детской книжки был не так крут по звучанию, как "Сайберфокс", а мне надо было ориентироваться на, как бы пошло это ни звучало, конечного потребителя. К тому же шведов с их Икеей любили не все, и подобные аллегории оказывались слишком перекрученными для понимания. Поэтому никаких глав семейств, просто "Мистер Лис".
А мне тем временем надо было перестать сбиваться с мысли, перевернуть газетный лист и сконцентрироваться на том, как я становился кибертеррористом. Вопреки моему мнению о журналистах мисс Лоуренс была очень тактична. Я пока не чувствовал в её вопросах завуалированного прессинга, к которому морально готовился. Возможно, дело было в том, что она просто разогревалась. Возможно, склонный к рефлексиям стареющий еврей, коим на самом деле был кибертеррорист номер один, просто столько раз передумал обо всех причинах и следствиях своих прошлых и грядущих действий, что подвести черту ему не составляло труда.
"Моя атака на Пентагон - это продукт личной ответственности и гнетущего меня бессилия. К тому моменту, когда я её совершил, я знал о планах правительства уже пару месяцев. И пару месяцев занимался тем, что лично убеждал тех, кто хотел пройти лечение, отказаться от этой затеи. А потом я понял, что это не работает. А еще, что охватываемая мной аудитория не уходит дальше просторов интернета и помочь тем, кому нужно помочь, я, таким образом, не в силах. К тому же знание само по себе, оно, понимаете, очень давит, и несколько человек, которых ты обрек волочить с собой этот груз, никак не могут помочь выровнять образовавшийся дисбаланс. Мое молчание стало для меня тождественно пособничеству в преступлении, которое совершалось властьимущими, и я заговорил.
Кстати, Вы не совсем правы. Я не очень хорошо понимал, что за этим последует. Знал, что резонанс будет огромным, но предсказать скорость и масштабы его развития не брался. Впрочем, если бы у меня был выбор вернуться в прошлое и что-то изменить, я бы все повторил".
Я приостановился, чтобы перечитать второй вопрос и быть максимально конкретным при ответе на него и понял, что волнуюсь, перекодировывая принятое мной - "1101000010011011110100011000111011010000101101001101000010111000" в более всем доступное "люди". Приятное и удивительное чувство благодарности, выросшее из одного слова, на компосте вылитой на мутантов грязи. Нас кто-то еще считал людьми.
"Отвечая на Ваш второй вопрос - я стал звездой))) Простите, не очень смешная шутка, хотя она имеет прямую связь с реальностью. Меня сейчас многие ищут с совершенно разными целями. И я благодарен тем, кто делает это с целью меня поддержать или даже оказать помощь, и стараюсь не винить тех, кто хочет меня поймать, посадить, убить или оклеветать. Мне сейчас многое приписывают. Поскольку я лицо отчасти виртуальное - это сделать очень просто, но я уже научился не отчаиваться))".

Вот и настала для меня пора вопросов, на которые я затруднялся сходу дать ответ. Нет, разумеется, ничего не было сложного в том, чтобы описать схемы, по которым Знамя пополнялось новыми людьми, но мне с маниакальной подозрительностью казалось, что из невинного вопроса журналистки может разразиться целая трагедия. Что не только правительство, но и множественные энтузиасты начнут поднимать старые данные о моих открытых некогда переписках и диалогах, и если не через меня лично, то через информацию, оставленную моими менее компьютерно грамотными товарищами, найдут следы и отыщут связи. Разумеется, у меня был вариант рассказать все исключительно Патриции, попросив не пускать это далее в печать, но это было возможно только при условии абсолютного доверия, а я, как бы ни хотел доверять другим, не всегда мог себе это позволить.
"С вашего позволения, я отнесу вопрос про мои контакты к тем вопросам, которые могут повлечь угрозу раскрытия личности кого-то из близких мне людей. Могу сказать, что ваши догадки в целом верны. И нет, напрямую, никто из людей правительства со мной не пытался связаться, но я ощущаю их попытки выйти на меня косвенно. На этом я бы предпочел закрыть тему".
Поскольку писал я прямо в окне планшета, который отдал мисс Лоуренс, перечитал я это сообщение уже после того, как адресат его получил, и понял, что немного перегнул палку с жесткостью стиля. Обратив внимание на свое состояние, я обнаружил, что мои сжимающие газету ладони стали мокрыми, как и лоб. Не сказать, чтобы температура на улице сильно поднялась, а значит я либо начинал нервничать, либо уставать, либо и то, и другое одновременно. Ненадолго я отложил газету в сторону, промокнул лоб и ладони достанным из кармана платком, убрал его обратно и, сложив руки на коленях, принялся смотреть на аллею перед собой. Парочка студентов обнималась на постеленном на газоне клетчатом пледе, девушка пыталась сделать селфи со своим молодым человеком. Они казались мне мирными и даже милыми, но последнее сообщение в смартфоне, который должен был запечатлеть романтическую идиллию, было отправлено контакту из группы "Друзья Человечества". Я вздохнул...
"Мы хотим объяснить, что быть мутантом - это то же самое, что иметь руки. Мои способности - это инструмент моего общения с миром. Своими руками я могу построить дом, а могу разбить витрину ювелирного магазина. Вопрос не в том, чем я обладаю, а в том, как я это использую. Я не хочу избавляться от своих способностей, как ни один разумный человек не хочет, чтобы ему отрубили руки. Нас не надо бояться. Не больше, чем самих себя. Эволюция сделала нас теми, кто мы есть, наше количество будет множиться, а попытки правительства этому препятствовать могут породить только никому не нужную злобу. Нам надо сотрудничать, не соперничать. Для того, чтобы донести эти мысли в массы, мы активно пользуемся мировыми информационными сетями. В данный момент я совершенно беспардонно использую Вас, к примеру, и рассчитываю на Ваше понимание. Другое дело, что ввиду занимаемого статуса в обществе на данный момент, Знамя Свободы не может официально расклеить плакаты с социальной рекламой в поддержку мутантов, официально проплатив занимаемые места на щитах вдоль скоростных шоссе, поэтому наша деятельность получается не совсем законной. Не могу сказать, что это доставляет мне удовольствие".

Просьба поделиться секретом, приправленная эдаким девичьим: "Я никому не скажу", - по правде, показалась мне даже милой в первую минуту... Но уже во вторую я, к моему же глубочайшему неудовольствию, вынужден был осознать, что не имею права просто доверять кому-либо на слово. К тому же я подозревал еще некие сложности, с которыми мисс Лоуренс могла столкнуться, прежде чем подать материал в печать.
"Понимаете, Патриция, я не очень хорошо осведомлен в том, как обстоят дела в журналистском мире относительно разглашения или не разглашения источников информации, но в случае, если у Вас потребуют доказательств, что Вы не самостоятельно выдумали наш диалог, этот планшет станет единственным. К тому же я считаюсь преступником на государственном уровне, а, значит, Вы, как добропорядочная гражданка, должны будете передать данный девайс ФБР при первом требовании. И я вовсе не хочу, чтобы кого-либо обвиняли в пособничестве мне, а потому, надеюсь, что Вы именно так и поступите. Это немного сковывает меня, не давая возможности доверить часть информации лично Вам".
Наверно, все написанное можно было прочитать даже с поучительным тоном. Вполне вероятно, что такое впечатление и сложилось у моей полувиртуальной собеседницы, которую я мог, но боялся наблюдать всего-навсего повернув голову на девяносто градусов вправо. Особенно подобное мнение было бы уместно потому, что сразу за долгим оправданием моей скрытности, я сразу же выдал очень прямой ответ на поставленный мне вопрос. Необходимость некоторых жертв была очевидна мне с самого зарождения идеи об интервью.
"Однако любой осведомленный в компьютерных технологиях человек, а я не сомневаюсь, что на службе нашего правительства такие имеются, без особых усилий поймет, в чем заключается моя способность. Я, как это было названо в статье в вашем журнале, технопат. Я осознал себя таковым в подростковом возрасте. Не могу сказать, что осознание прошло гладко, а дальнейшая адаптация к способности протекала без особых проблем, но сейчас я уже плохо представляю себе, как смогу жить, не имея возможности выключить утюг, который случайно оставил включенным, выйдя из дома)"
Разумеется, я сознательно умолчал о том, что ограничен очень малым радиусом действия своих сил. Разумеется, я понимал, что если материал появится в печати именно в таком виде, то все мои противники могут выставить меня совершенным монстром, способным, скажем в одночасье обесточить весь город или подсмотреть за каждым жителем через объектив любой камеры. Но отчего-то страх оказаться раскрытым одной девушкой прямо сейчас пересиливал во мне страх грядущих перспектив. Возможно, так складывалось, потому что в данный момент я сильно нервничал, находясь вне своей скорлупы в открытом пространстве, совершенно незащищенным. Возможно, как ни постыдно было это признавать, дело было в том, что где-то подсознательно я хотел, чтобы мои враги боялись меня так же, как я боялся их.
"Мы стараемся ограничиваться мирными акциями", - вот такое моральное противоречие крылось между тем, что я порой чувствовал и тем, что писал сейчас.
"Просветительская работа в интернете, баннеры, листовки и графити, которые можно подвести разве что под статью о вандализме. Если не считать взлома сайтов, который мне приходится осуществлять время от времени, в нас много меньше криминального, чем в самой идее о принудительном лечении здоровых людей. Что касаемо беспорядков - сейчас проходит много митингов в поддержку принятия закона мистера Липмана. При том, что я признаю их легитимность, мне кажется вполне очевидным, что в большом скоплении людей, объединенных общей неприязнью, если не сказать больше - ненавистью, агрессивная манера поведения более, чем ожидаема. И, отвечая на Ваш последний вопрос, я могу сказать только что Знамя Свободы непричастно к покушению на президента. Я не знаю как это доказать или что сказать еще по этому поводу, но, по правде, на последних выборах я даже голосовал за мистера Уэйда и искренне сочувствовал и продолжаю сочувствовать его трагедии. К сожалению, не могу сказать, что уверенность в нем самом, как в политике, также распространяется на настоящее время".