О чем только думала, задавая такие вопросы? Ясно же, что думала о чем-то, хотя, на самом деле, все вышло до банальности просто. Сонная невразумительная болтовня о разных вещах, событиях, свидетелем которых становишься случайно или сознательно. Каждый раз думать над подходящими и уместными вопросами, кажется, должно было войти в привычку. Видимо, вышло не так уж хорошо, как я рассчитывала. Понимание этого пришло почти сразу же, стоило чуть лучше подумать самой над тем, что только что озвучила. Произнесенного не вернешь, а значит все, что остается это получат ответную реакцию. Напускная расслабленность Лиона вдруг ускользает как вода сквозь пальцы, меняясь с той знакомой и каждый раз пугающей стальной тональностью в голосе. Как часто я спрашивала у себя где он ее прячет? В каком дальнем ящике своей души, вытаскивая, когда наступает необходимость – мгновенно, даже не задумываясь ни на секунду. Ни единого сомнения, ни одной секунды на метания – так, словно с годами уже привычная часть, занимающая почетное место.
Бывает ли мне страшно? Вот в такие моменты, когда разительная перемена происходит всего за один взмах ресниц или мягкое касание? Еще как. Очень страшно, но не в этом ли смысл? Я и не думала раньше, что нужно эмпату. Хотела понимания, но кто его не хочет? Да и разве можно вообще мечтать об этом. Нельзя узнать другого человека полностью, - истина, не поддающаяся сомнению. Понимание — это идеал, недостижимая вершина. Может все, что хочет эмпатия это большую тайну? Неизвестную, неподдающуюся и загадочную, чтобы каждый раз без устали пытаться пробиться к ней и после очередного поражения не опускать руки. Может, эмпатия хочет вкрученной на максимум яркости и не важно, что за чувство это будет.
Морщусь, когда он называет мое полное имя, специально придавая Патриции Лоуренс расчётливую журналистскую холодность. Что я буду делать с неудобным знанием? – закрыв глаза, я чувствую, как на меня накатывает раздражающая беспомощность, томительная боль всаженной в тело занозы. Раздражение из-за своего вопроса и из-за его вопроса. Из-за того, как приятная мягкая сонливость растворяется, оставляя опустошающую усталость. Что я могла бы ему ответить? Какой бы ответ был правильным? Существует вообще правильный ответ на этот вопрос?
- Ничего, - качаю головой и повторяю для пущей убедительности: - Ничего не хочу делать. Мы молчим о том, о чем стоит молчать. Извини, - извинения искренние, только голос выходит самым обычным – будничным, но на деле же просто усталым.
- Вернемся ко мне? Пожалуйста, - прошу я, отходя от Лиона на шаг и затем уже, повернувшись, бреду обратно к кровати, где осталась одежда. В конце концов, душ можно принять и там. Здесь все пустое и холодное, безличностное и безэмоциональное. Там же уже привычный мне дом, хранящий частицу умиротворяющего уюта.  А мне просто нужно время, чтобы хоть как-то пережить этот странный, нанесенный, кажется, в самое сердце удар. Нет, не Лионом. Тем, от чего мы, кажется, постоянно бежим вместе. Не смертельный удар, но который определенно нуждался в том, чтобы быть залеченным хотя бы коротким промежутком времени.