Вашингтон, столица моей Родины. Однако прислушиваясь к своим ощущениям, я не находил родственных чувств, лишь какие-то отголоски, которые скорей всего были лишь привязаны к моей семье - матери, отцу и брату. Гораздо больше чувств у меня возникало при воспоминании о НИИ и тех людях, которые там были. Возможно всему виной были задания, которые мне назначали и для выполнения которых мне пришлось помотаться по миру. Я узнал географию получше и теперь могу точно сказать, что США не единственная страна на свете, и она не является пупом земли. А за её соседями – Канадой и Мексикой, есть и другие страны со своей богатой культурой. Однако я повидал слишком много дерьма как на территории своей родины, так и за рубежом, отчего потерял в веру в людей. Задумываясь сейчас над хорошо знакомой фразой «от любви до ненависти один шаг», понимаю, что это ведь не только о любовных взаимоотношениях двух людей, это вообще о людях. Злодеями ведь не рождаются, ими становятся. Маленького мальчика избивает отец алкоголик, над другим в школе издеваются, третью двое мужчин схватили в подворотне и много других примеров. Можно любить людей, улыбаться им, доверять, делать что-то хорошее для них, но, когда жизнь постоянно или внезапно, будто дубинкой по голове, вытирает об тебя ноги - это ломает людей. Ещё бы не ломало. От любви до ненависти один шаг. У каждого злодея есть свой шаг.
Я сидел в одном из баров Вашингтона, ожидая встречи со своим старым другом, которого не видел… Ох, уже очень долго. Сначала запрет на контакты, потом задания на работу под глубоким прикрытием, что само по себе говорит о пресечении любых контактов, а потом… Потом и вовсе нервный срыв, потеря своей личности, походы к психиатру, где задаёшься простыми на вид вопросами – Кто я? Для чего я существую? Кто мои друзья? Сейчас, оглядываясь на свои прожитые годы, я понимаю, что очень сильно изменился. В лучшую ли сторону? Кажется, нет. Перед глазами промчались образы пережитых событий, которые лишь подтверждали разочарование в людях. Интересно как там Уолтер?
Сидя за барной стойкой и потягивая пиво из бутылки, я огляделся по сторонам. Был вечер, но народа пока не прибавлялось – видимо бар был не слишком популярным, либо время ещё не пришло. В дальнем затемнённом углу зала за столиком сидел мужчина в кепке и очках, так же потягивая пиво, как и я, и читал местную газету. Другой мужчина сидел за барной стойкой недалеко от меня и смотрел новости по телевизору. За одним из центральных столиков расположилась компания из трёх парней и одной девушки, они весело общались и постоянно перекрикивали друг друга. Я посмотрел на часы и убедился, что время встречи вот-вот наступит. Привычка являться на место встречи заранее и оценивать обстановку вокруг въелась в меня кажется основательно и теперь никогда не пропадёт. До моего сознания пробились какие-то фразы, повествующие о мутантах. Я прислушался и понял, что это в новостях по телевизору обсуждали ту самую нашумевшую газетную статью и последствия, вызванные ею. Отвратительно! Ещё один повод разочароваться в людях и причина для ненависти к ним. Они называли это болезнью. Я посмотрел на свои руки, как будто пытался найти признаки этой болезни. Да, они могут быть опасны, но не более мужика с пистолетом в руках. А оружие в США достать легче, чем получить медстраховку. Геноцид в США, а это был именно он, и я никак не сомневался в этом – смешно, в стране свободы и равноправия. Ухмыльнулся с презрением. Всё прогнило в этом мире. И что остаётся делать, когда твой дом из песка и тумана тает на глазах.

Отредактировано Thomas McTier (05.08.2015 01:11:01)

- Ты правда хочешь сейчас поговорить именно об этом? – с саркастической ноткой в голосе и поднятой бровью, я уставился на Уолтера. Разглядывая Гента, я ухмыльнулся от мысли, что кто-то меняется с годами, а кто-то так и остаётся молод лицом, и только небольшие морщинки возле глаз говорят о возрасте. Кажется, мы с Гентом как раз относились ко второму типу.
Когда в назначенное время в дверях бара появился человек, не признать в нём своего старого друга я не мог. Всё тот же лопоухий коротышка со смазливой мордочкой, глядя на которого сразу же хотелось дать ему пожевать пирожок. Да, подтянутая фигура часть нашей работы, хотя, может быть под этой курточкой и скрывается небольшой пивной животик, но со стороны не видно. Крепко обнявшись, как старые добрые друзья, коими мы и являлись, сразу сделали по глотку пива за встречу. - Я так понимаю, ещё немного, и тебя можно будет отправлять на олимпийские игры по дисциплине бег на длинные дистанции? - кивнув на его ноги, я попытался пошутить, а потом добавил: - Помнится, на нашем первом задании кто-то косплеил робокопа. Помнишь, как мы должны были защищать того толстосума? - и ещё раз улыбнувшись, я отхлебнул пива из бутылки.
Народ потихоньку подтягивался в бар. Сразу было видно уже старые, сложившиеся компании, люди из которых с радостными криками приветствовали вновь входящих. Компания молодых людей, что сидела до этого, примолкла, уставившись в телевизор, и тихо обсуждала между собой "проблему" мутантов. Среди всех этих людей где-то в глубине зала затерялся человек в кепке и очках. Быть может, уже ушёл или просто вышел в туалет.
Когда я делал глоток пива сразу после вопроса, мой взгляд скользнул по левой руке Уолтера, и я чуть не поперхнулся, а потом на секунду сильно сжал бутылку в своей руке, подавляя воспоминания. Странно, обычно я сразу осматриваю и анализирую людей, а тут дал осечку. Сделаем поблажку на старую дружбу, - успокоил я сам себя.
- Хм, я могу тебя поздравить? - улыбнулся и посмотрел в глаза друга. - Кто эта счастливица, которой повезло подняться с тобой на седьмое небо?

Отредактировано Thomas McTier (14.08.2015 00:42:31)

Гент так быстро и неумело перевёл стрелки в разговоре на меня, что я некоторое время просто тупо таращился на него с открытым ртом, осмысливая только что полученную информацию. Ну да, как я сам мог не догадаться. Ухмыльнулся про себя. Он остался с этой "плоскогрудой дылдой лазерный резак", как все эти годы я называл Джефферсон в своих воспоминаниях. Она конечно была хороша, но не в моём вкусе, и насколько помню с Уолтером у неё всё ладилось. Хотя это было так давно и столько времени прошло, а люди меняются в некоторых случаях, например, в браке. Наверное, она просто охомутала Уолтера, получила долгожданное колечко и начала жрать пончики килограммами, больше не заботясь о фигуре. Надо бы попросить друга показать её нынешнюю фотку, если у него есть конечно, вдруг это окажется правдой, может теперь он стесняется выводить её в свет. Потому что банальная отговорка «не сошлись характерами» ничего не значила, пустой звук. А может быть ему просто надо было пожениться согласно легенде? Мы давно уже не принадлежали сами себе, являясь собственностью проекта «ДженЭкс». Я ещё раз внимательно посмотрел на Уолтера. Быть может для него это было желанным, быть может он её любил, а она оказалась истеричной стервой, которой только и надо было пострелять глазками на стороне, прикрываясь мужем от тех, кто ещё мог шевелиться или слишком уродливых, недостойных её внимания. В общем мыслей было много, а разъяснить мне что из этого правда, а что вымысел мог лишь один человек, сидящий передо мной, но он не хотел об этом говорить. Теперь я понимал, почему он так заправски хлебал пиво. Надо бы устроить ему взбучку.
- Прости, что ты спросил? – задал я вопрос, вырываясь из омута мыслей и смутно ощущая, что Гент что-то спрашивал. В следующую секунду я осознал, что Уолтер сказал и задумался, делая глоток, чтобы потянуть время. – У меня всё нормально, - неопределённо начал я, - живу, не болею, руки-ноги целы. Как видишь, жёнушкой не обзавёлся, да и некогда, всё работа, да работа. Помотаться мне конечно пришлось по миру, сначала работа в США, потом в Южной Америке, а там и Европа следом пошла. Эмм, - я задумался, пытаясь определить ключевые моменты из своей жизни после НИИ. - Выучил испанский, немного знаю португальский. Сейчас обучаюсь французскому. Мне честно не особо есть что тебе рассказать. – Хмыкнул, - только если про задания, но я был под прикрытием и разглашать секретную информацию не могу. О! Ты пробовал тако? Настоящий мексиканский тако, а не эту отвратительную подделку, что подают в штатах? Тебе обязательно надо попробовать, и обязательно с разными острыми соусами! А фейжоада пробовал? Это из Бразилии, их национальное блюдо. Оно готовится из чёрной фасоли, сушёного мяса, копчёной колбасы, свинины, из специй добавляется чеснок, перец и лавровый лист. Я обычно ем с белым рисом, ломтиками апельсина, капустой и соусом из перца. Так, ничего не говори, всё итак понятно по твоему лицу. Надо исправлять! У тебя как со свободным временем? Я как-нибудь приготовлю что-нибудь из сказанного и приглашу тебя на ужин. Будет куча пива, игровая приставка, жратва… свечи, романтика, и я помогу тебе выйти из своей депрессии, которую ты так пытаешься скрыть, и войти в новый мир, - не удержавшись, я поиграл бровями, говоря о двусмысленности своей фразы, а потом не выдержал и засмеялся во весь голос. – Извини, - сказал, задыхаясь от смеха, - не удержался.

Очередной митинг, сбор подписей в защиту прав генно не модифицированных граждан. Дожились, демократия – полное дер*мо, если признаться, положа руку на сердце. Обман, фальшивка в красочной обёртке. Всё было прекрасно, пока не появился в игре джокер, претендующий на роль королей и королев. Это неправильно, так быть не должно. Пусть сиротки с мутной историей появления на свет остаются в своих приютах, мы соберём для них пожертвования за воскресным чаем, чтобы потом, по взрослению, принять тех в горничные. Нельзя менять порядок мироустройства, претендуя на большее, чем определено по праву рождения.
- Мы родились в свободном государстве, в государстве, где права каждого защищены. Наша медицина давно шагнула вперёд, позволяя быть здоровым, оставаться человеком. Победив средневековый ужас чумы, победив рабство, проказу, столкнулись с новой бедой. – Голос взлетает ввысь над собирающейся толпой, стелется нотками тепла, собирая, стягивая внимание на себя. Почти физически ощущаю, как внутри ширится, нарастая, волна эмоций, которые с такой радостью вплетаю в выступление. – Первый шаг человека на луне отслеживали, объединившись в едином порыве. Верили тогда, человек – совершенное творение природы. Ему подвластно многое, в его силах обуздать силы природы, преодолеть множество преград, пусть и совершая ошибки. – Воодушевление зачаровывает, заставляет биться сердца чаще в радостном порыве. Самая лучшая ловушка для людей – верить в лучшее, чувствовать лучшее, ощущать себя причастным к великому, став на какое-то время не отдельно взятыми личностями, а неделимым организмом. – Да, без ошибок нет путей. Это естественно, но также естественно – исправлять их. Скажите мне, подумайте и ответьте, разве кто-то из вас, кто всю свою жизнь посвятил достижению каких-то целей, достоин того, чтобы в один прекрасный день место, которое по праву ваше, по праву труженика, человека, занял некто, даже не являющийся одним из нас только из-за того, что природа ошиблась? – Вижу отблески своего огня в десятках чужих глаз. Моя ненависть оживает, множась уже вовне. – Именно ошиблась, перепутав что-то в генетическом коде, ведя к пропасти. Не даром учёные бьются над вакциной от этой напасти, предлагая милосердно избавить от этой болезни. Ведь мы лечим раковую опухоль, не берясь твердить, будто это новый виток эволюции. Как, как, скажите мне, ошибка, ведущая к вырождению всего вида, может быть следующей ступенью? – Горечь за потерянные возможности разливается во мне. – Конечно, никто не имеет права лишать положенного по конституции, но мне, как матери, - дрогнул голос не пролитой слезой, - страшно. Страшно с того самого дня, когда стало ясно, мир не будет прежним. Не будет больше нигде безопасного места для моего маленького сыночка, крошка дочь больше не может радоваться беззаботно летним денькам в общественном парке. Они в опасности всё время, что бы ни делали, куда бы ни шли. Кто даст гарантии, что сломанный генетический код, в который закралась ошибка, не ломает психику? Они другие, болезнь изматывает, подменяя понятия. – Сердце разрывается от боли, перед внутренним взором самая страшная картина для матери – потеря детей. Боль, отчаяние, невозможность что-либо исправить крошит нутро на молекулы, распыляя эту ядовитую смесь вовне. – Почему? Почему они прятались от нас? Почему не хотят помощи, лечения? Значит ли это, что не мыслят уже привычными для нас категориями, ставя себя выше наших законов. Вспомните! Мы исторически выстрадали эти законы, бились за демократию во всём мире, даже не помышляя, беда пришла. Разве не правы те, кто желает спокойствия матерям, надёжного будущего детям, прося лишь об одном – обязательная медицинская проверка и лечение в случае необходимости? Тот, кто остался человеком, поймёт, принимая необходимость нынешнего дня… – Толпа обрастала всё новыми и новыми лицами. Волнение нарастало, словно они слушали мою душу, как зачарованные дудочкой Крысолова.
Давайте, давайте! Услышьте меня, почувствуйте то же, что и я, впуская меня в свои сердца.

Толпа становилась единым целым, продолжением меня самой. Практически каждой клеткой тела ощущала, как эмоции уходят из меня, отражаясь в других, усиливаясь, а затем вновь возвращаясь. Это пьянило, голос набирал силу, переливаясь интонациями, маня всё больше мотыльков в самодельные сети. За это меня и ценили, отдавая должное таланту оратора, признавая за мной право быть голосом. Не голосом даже, гласом.
Всё шло по плану, превосходя наши самые смелые ожидания от показателей по этому согласованному митингу, пока в какой-то момент внешний фон не тренькнул фальшивой нотой, словно лопаясь струной неуместной эмоции. Чужой, не моей. Знакомый голос разнёсся над толпой, зля неимоверно. Пэт, Патриция Лоуренс. Некогда бывшая частью меня, предавшей частью. Что же, если руку поражает гангрена, то стоит её отрезать, не давая шанса заразе распространиться дальше, убивая весь организм. Это будет правильным.
Злости на неё не было, лишь горечь разочарования. Её слова рвали паутину, само её присутствие мешало цели. Нет, вредить бывшей подруге не хотелось, но и промолчать она не оставила мне шанса, всё прекрасно понимая сама. Не глупая девочка, репортёр, должна осознавать последствия. Сейчас все эти люди – дикий зверь, управляемый пока что моей волей. Стоит  дать слабину, всё выйдет из-под контроля, людское море поднимется огромной волной, прокатится по ближайшим улицам, сминая любую преграду. Такой исход не входит в планы, придётся жертвовать, потому разгорячённых, объединённых в одно целое представителей человечества не остудить так просто. Им нужна жертва. Если не удастся перевести всю ту энергию ярости на гипотетическую цель – мутантов, то они разорвут уже нас – рыжую глупышку Пэти и меня. А меня дома ждут дети. Целой.
- Боялись? – Удивление и боль, та боль, что рождается, когда твой близкий тебя предал. Так было, когда муж пропал, растворился, руша весь привычный мир. – Разве стоит бояться своей матери, если ты не несёшь зла? Разве стоит бояться отца, когда в тебе нет ненависти к общему дому? Чего бояться? Того, что тебя спасут, вылечивая? Да, правительство во все времена допускало перегибы, ведь ему приходится вершить судьбы всех нас, выбирая дорогу для целого государства, но в этот раз лечение за счёт налогоплательщиков. – Злая усмешка пробивается в интонациях. – Мы протягиваем руку помощи тем, кто обманывал нас. Мы готовы принять их, вернуть им их самих, даруя шанс на нормальную судьбу. Молчат, - горечь разочарования, яд преданного, - потому, видимо, что наш мир, наше нормально им не нужно. Нет, - вновь ловлю отзвуки своих уже эмоций, - не так даже. Они говорят, говорят терактами, взрывами, словами смертей и боли пытаются утвердить своё право. Но, задумайтесь, чего они хотят в таком случае? Если Мать Тереза хотела мира, то всю свою жизнь она несла этот посыл в своих делах, приходя везде с любовью. Махатма Ганди тоже был другим в своём времени и государстве, но и он не взрывал, призывая именно к пониманию, единению. Так почему же те самые, что будто бы боятся, пытаются диктовать нам, большинству, тем, кто построил эту цивилизацию от мрака Средних веков до полётов в космос, через силу? Видимо, они считают себя выше нашей морали, наших законов. Считают себя вправе разрушать наши дома, убивать наших детей… - Преподаватели всегда говорили нам, нужно помнить, толпа – неуправляемый зверь. Помнить об этом, не давать слабину, не показывать своей растерянности. Особенно, когда ты стоишь перед тысячной разномастной аудиторией. Патриция забыла об этом, подставляя нас обеих.

Отчетливые удары сердца в ушах не смолкают, как будто на меня разом обрушилась толща воды, втягивая в себя. Негативное воздействие разгоряченной толпы – вот как это называется. Возразить здесь нечего – я могу, как следует крикнуть, могу сопротивляться, растрачивая направо и налево все свои драгоценные эмоции, заменяя слово намерением. Могу, но их слишком много – мне нужно выбрать кого-то одного, потом еще раз, потом еще… и так, пока не окажусь на пределе собственных возможностей. Струна с разочарованием порвется, музыка заглохнет. Тяжелые шторы упадут на сцену. Конец. Но я, к своему глубочайшему сожалению, даже не могу сконцентрироваться толком. Нужно подобрать все свои концы, свернуть мысли, подчистить следы, оставляя вокруг идеальной ограды стерильный порядок. Наверное, будь на свете идеальный эмпат, он бы точно занимался именно этим – предельная концентрация и сдержанность, собранность при любых условиях, даже самых стрессовых. Стало быть, эмпат из меня был никудышный, раз я больше всего напоминала себе пущенную по высоким волнам деревянную лодочку. Даже лучше – выброшенного за борт пассажира большого лайнера, плывущего в какое-нибудь прекрасное место. Всем тем, кто  находится там – сидит в своих теплых каютах, вкушает ужин или смотрит какое-нибудь вечернее шоу, всем им не услышать и не увидеть одинокую темную фигуру, пытающуюся держаться на плаву – уже не принадлежащую этому миру, но не принадлежащую и тому.  Я могу представить множество горящих окон, за которыми сейчас люди живут своей жизнью, а я бреду среди них по улице… Концентрация возвращается медленно, но я снова могу хоть что-то чувствовать и, изредка, понимать. 
На самом деле, иногда можно обходиться и без способности, когда вдоволь уже услышал и почувствовал. Непроизвольно становишься самым настоящим знатоком, вычитывая настроение по интонациям в голосе. Это не так сложно, легко, главное приобрести сноровку и, желательно, хорошую память.
Недовольные вокруг меня бросают странные косые взгляды. В них подозрение и непонимание. Кто позволил перебивать, кто тот затесавшийся в толпу глупец, решивший оспорить сказанное. Здесь нет индивидуальностей, личности покрыты слоем всеобщего настроения. Толпа как единый организм готова дышать и жить с одними биоритмами, не выделяя в себе никаких отдельно взятых индивидуумов. Негодование прокатывается от головы и до хвоста этого чудища, поглощающего чужой разум и способность мыслить самостоятельно.
А как все наивно начиналось, - думаю я. Пестрые листовки с примитивными выражениями, призыв к подстрекательству и шпионажу за собственными коллегами по работе, приятелями, соседями. Хотелось рассмеяться, сказав какая глупость. Я, разумеется, преувеличиваю, до сих пор вспоминая то неприятное ощущение чего-то гадкого, расплывающееся масляным пятном от девушки, раздающей листовки, получая почти всегда отказ от окружающих. Все спешат, никому нет дела. И во что это, в итоге, вылилось. Теперь – полноценное объединение, несущее почти что нацистскую мораль. Еще секунда и Она запоет о чистоте крови и важности человека обычного как идеальной нации.
- Чушь, какая же чушь, - едва шевеля губами, шепчу я. Мои слова тонут в окружающих звуках и вряд ли способны хоть до кого-то дойти. И, конечно же, до Эвы они точно не дойдут. Она там – стоит сияющая, преисполненная скорбью, на возвышении. Божий подарок человечеству. Её признают, её слушаются, ей повинуются – не это ли главное торжество в жизни? Я здесь, всего лишь здесь  - одна из многих, но от меня уже отходят как от пришельца. Сейчас мне плевать.
- Не всех лечат. Ты знаешь. Не все возвращаются домой. Ты знаешь. Не может быть одного мнения, - меня не остановить, но на этот раз я обращаюсь уже к женщине, как к той, кого знаю. – Ты тоже это знаешь. Заставляя людей видеть лишь одну сторону проблемы, ты делаешь их слепыми и глухими.
Я не знаю, откуда берется это желание говорить. Я, видимо, все еще надеюсь, что ее можно вразумить.
- Сколько ваших родных пострадало от действий мутантов? – я оборачиваюсь, обращаясь к тем, кто вокруг меня, но они предпочитают даже не останавливать свой взгляд на мне и  уж точно не отвечать на вопрос.
- Да вы уже давно оглохли и ослепли, - выплёвываю в толпу с отвращением, подозревая, что это не мое, но ничего не поделаешь. Рано или поздно, начинаешь откликаться в соответствии с теми, кто пребывает рядом.

Высшее наслаждение - стать головой, волей огромного, мощного зверя. Шёпот от края к краю, как потягивание гибкого тела. Посылаю импульс по столбу центральной нервной системы, воочию видя, как сгибается - разгибается конечность, выполняя требуемое действие. Тысячи становятся мной, я сама становлюсь тысячами сразу, спаивая, спаиваясь с ними тончайшими жгутами, буквально прорастая друг в друга. Воистину, мои-их дети должны стать свободными, здоровыми, счастливыми. За моих-их родителей болит душа от страха потери. Невозможно физически быстро прервать этот контакт, даже выдирая с мясом проросшее внутри.
Пэт забавна, как всегда. Милый ребёнок, отчаянная девочка, так жаждущая осчастливить всех убогих. Только вновь не думает, дёргая Цербера за хвост, так смело подставив голый изгиб шеи. Даже на таком расстоянии вижу, её начинают теснить, хоть кто-то там и изъявил желание побыть рыцарем.
- Изначально в такой постановке есть различие. "Вы" и "Они" говорите, но я-то не делила, как и правительство не делало этого. Есть просто граждане США, свободные изначально, имеющие теперь право на бесплатное лечение, вне зависимости, какое у них благосостояние, как сильно болезнь повредила организму. Каждый! Каждый из нас имеет шанс, только, вот, такие вот "гуманисты" бередят умы людей, путают их, навязывая новые понятия, пытаясь навязать разделение общества на "нормальных" и "не особо". Это не верно в корне! Единственно верное решение - стремление к здоровому человечеству, счастливому человечеству, счастливому в своём единстве, а для этого не ярлыки нужно навешивать, обследование проходить, выявляя болезнь, пресекая её, изгоняя её из наших созданных по Божьему подобию тел. Мы, все мы, не должны бояться. Нет места страху в семье, среди родных, себе подобных. - Слова летят чётко в цель, подчиняя тело зверя-толпы моей воле, даруя ни  с чем не сравнимое удовольствие.

Всё бы ничего, но толпа - это и в правду нечто особенное, какая-то иная форма существования разумных в виде не особо разумных. Людская масса, подогретая эмоциональными речами Эванджелины, разозлённая неприятием общей на данный момент для всех собравшихся стороны Патрицией, готова была взорваться. Правильные, по сути своей призывы Уолтера, были восприняты, как вызов, как практически личное оскорбление.
- Хей, мужики, этот белый червяк затыкает меня! - Раненным ослом взвыл чернокожий тощий парнишка.
- Брат, брат, я здесь! Тут снова бьют чернокожих! Нас притесняют, брат! - Огромный, похожий на перекормленного гризли афроамериканец кидается на помощь, отработанным в регби приёмом врезаясь в тело Тома.
- Это всё она! Она! Рыжая ведьма специально нас провоцирует! - Визгливо причитая анорексичная блондинка вцепилась в волосы Патриции, норовя свалить ту наземь.
- Ой, сынок, мой сынок! - Благостного вида старушка, которая смело могла бы в другой ситуации сыграть мисс Марпл, в этот раз отчаянно колотила Гента по голове матерчатой сумкой, из которой при каждом ударе растекалось нечто, подозрительно похожее на свежие разбитые куриные яйца.
Всё море человеческих тел хаотично пришло в движение, плотным кольцом беря в окружение троих молодых людей. Полиция пыталась призвать к порядку, как и Вайс, но ситуация вышла из-под контроля. Было очевидно, что помощь утопающим должны в первую очередь оказать сами утопающие.

Отредактировано Game Master (23.09.2015 10:49:52)

Очень глупо получается. Ненавистно и зло, - должно мне быть от себя, от нее и от всей ситуации в целом. Только я ничего не чувствую, как бы это ни смешно звучало. Не чувствую желание что-либо менять, делать, а горло больше не раздирают непроизнесенные слова. Что они поменяют? Да ничего, в сущности своей. Слова, слова, так много слов. Словами можно и оскорбить, и ранить, словами можно приободрить и воскресить из пепла. Слова, почему ими так много разбрасываются? Не меняется же при этом ничего.
Моя временная потеря чувствительности касается даже боли. Вцепившись в волосы, меня с силой тянут вниз и желания сопротивляться у меня нет никакого. Если свалюсь вниз, то наверняка получу пару ударов по спине и животу. Полиция должна быть где-то там, но им, похоже, это безразлично.
Но безразличия нет у мужчины, решившего мне помочь. Двигается и соображает он на порядок быстрее меня. Подхватывая под руку, тащит сквозь толпу да так, что мне приходится бежать вприпрыжку, хотя я путаюсь в ногах грозя вот-вот запнуться и завалиться. И что тогда? Все пропало?
И вот все позади и удушающая ненависть толпы тоже, но мой новый знакомый останавливаться не намерен. Я совсем ничего не соображаю, а потому даже не пытаюсь сопротивляться, безвольно следуя за ним куда-то вдаль, куда мне, скорее всего, идти не следует.
Опасно, это может быть опасно,  - едва шепчет внутренний голос, с трудом пробиваясь через стеклянную кромку непонимания. Почему-то мы оказываемся в магазине. Ума не приложу почему. Почему-то мой новый знакомый и по совместительству милосердный защитник, тащит меня к стенду нижнего белья, что-то говоря и пихая в руки бюстгальтер. У него шевелятся губы и слова он произносит на понятном мне языке, но я никак не могу уловить связи, чтобы хоть что-то сказать или сделать.
- Это обязательно разве? – наконец, выйдя из оцепенения, но еще не преодолев все сложности, спросила я, глядя на то, как мужчина пробегается пальцами по экрану кому-то что-то сообщая. - Спасибо, конечно, но это могло быть опасно. Не стоило, - голос лишен всяких эмоций и принадлежал как будто не мне. О том, что меня собирались избить, я не думала, думала больше о том, что кто-то еще мог пострадать из-за этого. – Они безумные, все до единого, что и требовалось доказать. Не способны держать себя в руках, не поддаются здравому смыслу, - это я бы сказала с толикой раздражения и сожаления, но на деле выходит констатация факта. - А где тот... второй? С ним все в порядке? - должно быть с волнением, а так равнодушно, что даже страшно.

Я хотел было занести уже вторую руку над другим ухом моего товарища, чтобы дать ещё сильней оплеухи, так как всех слов в моём словаре просто не хватало для выражения всей бури эмоций, протекающей у меня сейчас внутри. Я был зол и гневался на Гента из-за этой по сути тупой его выходки. Я был обижен, что он бросил меня посреди толпы, сразу же скрывшись и даже банально не удостоверившись, что его друг жив. Да с той скоростью, что сшиб меня тот амбал, у меня спокойно могла переломиться спина! И всякие сообщения на телефон не помогли бы мне выбраться из обезумевшей толпы с этим увечьем. Да я бы уже там просто валялся тряпичной куклой, которую запинали бы мимо бегущие к деньгам люди. Однако второго удара не последовало по причине издаваемых звуков нашего рыжего недоразумения. Надо же, я про неё совсем и забыл. Думал, что она уже ускакала куда-нибудь.
- Чего ты там мямлишь? – сказал я, опуская всё ещё поднятую руку и рассматривая девушку, а потом начал говорить с лёгкой интонации постепенно повышая тон: - Кто-то должен был это сделать? Ну да, наверное, ты. Такая сильная независимая женщина, способная натравить свору своих котов на обезумевшую толпу. Этакая супергероиня! Кто-то должен был это сделать, да. Но по другую сторону баррикады и в окружении охраны, а не посреди осиного гнезда!
Я ещё раз оглядел девушку сверху вниз и добавил, слегка сощурив глаза:
- Общую истерию мы не разделяем, у нас своей достаточно, не так ли.., - последние слова я сказал с нажимом, переводя взгляд на Уолтера. – Всегда пожалуйста, - пауза. – За спасение. Ты не ранена? У тебя что-то с ухом? Ты, кажется, за него держалась.

Отредактировано Thomas McTier (25.11.2015 01:54:47)

Не испытывая ровным счетом никаких эмоций видишь мир через мыльный пузырь или экран телевизора. Только вот когда смотришь телевизор то и чувств гораздо больше. Гнев, раздражение, но и сопереживание, жалость. Лишившись чувств, лишаешься возможности видеть смысл хоть в чем-то. Вот и я также сейчас. Вроде говорю, вроде пытаюсь смотреть в достаточной степени обеспокоенно и признавать свою вину, не пытаясь объясниться, но внутри нет ничего, что можно было бы принять за искренность. И это до того неприятно, до того мерзко, что хочется сбежать подальше, спрятаться и затаиться, завернувшись в плед в угол своей квартиры, не допуская ничего и никого. Единственным кто мог появиться, нарушая мое уединение был Лион, только хорошо, что при мыслях о нем я все еще ничего не чувствую. Он где-то там, бог знает где, стремится куда-то, принося мне помимо себя еще и воспоминания о недавно полученных ранениях. Бросив взгляд на свой мобильный, на так и оставшееся без ответа мое сообщение, я вздохнула почти без того разочарования, которое могло быть, будь я не перемолота в жерновах чужого безумства.
Над шуткой про котов я бы могла даже посмеяться, но подходящим поводом это было назвать трудно. Пока один отчитывал меня, второй вдруг решил проявить интерес к тому, о чем я уже успела забыть. Секундное замешательство – точно, с чего это их так заинтересовало мое ухо? Настолько сильно, что парень, который был в ответе за мое спасение, осмелел настолько, что решил рассмотреть его поближе.
После сильного перенапряжения, такое у меня уже бывало, еще нужно какое-то время, чтобы найти золотую середину.
Поморщившись, я чуть отстранилась, показывая, что мне не слишком приятно столь пристальное внимание. У них, конечно, было полное право как тех, кто ввязался из-за меня в нечто опасное, но все же.
- Мне нездоровится, - честно призналась я, хотя и не совсем о том, о чем следовало. – Мне нужно домой, - замолчав, я порылась в сумке, вытаскивая картонную визитку, на которой было гордо выведено “Пэт Лоуренс. Журналист “Миллениум””. Контактный телефон тоже прилагался.
- Если захотите поговорить или ну… получить свое вознаграждение за спасение, компенсацию за неудобства, то теперь вы знаете как со мной связаться, - я все еще хмурилась, особо не задумываясь над правильностью своего поступка. Все логично – они недовольны тем, что подставились, но сейчас я чисто физически не могу их даже выслушать так, как могу слушать в обычное время.
- Я пойду. Извините за все и спасибо… за все, - язык с трудом слушался меня, да и слова складывались не легче. Зато к выходу из магазина я двинулась довольно проворно, едва не сшибив несущуюся в конец зала девушку, боясь, что они заупрямятся. Нет, лучше все потом.